Хакер перебирается в Европу

Автор: Дмитрий Романофф

Я купил самый ближайший рейс до Амстердама, чтобы побыстрее отсюда уехать. Почему Амстердам? Потому что мне было плевать, куда лететь. У меня был открытый шенген, и вся Европа, чтобы найти там свою новую жизнь и… Наташу. Мою любовь! Я растерял всех своих друзей и остался совершенно один в этом мире. Мысль о том, что кто-то ищет меня, любит и ждёт, грела мою израненную душу. Где же ты, Наташа? Я обязательно найду тебя!

Амстердам встретил меня моросящим дождём и запахом свежесваренного кофе, смешанным с сыростью от каналов. Воздух здесь был другим. Не тяжёлым и вязким, как в Бомбее, и не суровым, как в Питере, а лёгким и ненавязчивым. Это был воздух свободы. Да! Я вдохнул воздух полной грудью и почувствовал это всем своим телом. Мне предстояло начать новую жизнь. Здесь не чувствовалось того вечного напряжения, той необходимости постоянно оглядываться через плечо. По крайней мере, таково было моё первое ощущение.

Я шёл по набережной и думал, как мне выстраивать здесь свою новую жизнь. Нужен был хороший интернет, большой монитор, стол и удобный стул. На остальное было плевать. У меня ещё были деньги, одолженные Сойером на криптокошельке, но чувство того, что они могут закончиться в один день, толкало меня к решительным действиям. Мне надо было поговорить с Сойером, может быть, он смог бы дать мне толковые советы, как быстро обустроиться и подняться в Европе.

Я снял комнату на верхнем этаже узкого, как карандаш, дома в районе Йордан. Это был, конечно, не пентхаус, но здесь можно было работать. Небольшая комната с окном во двор, чтобы меня не было видно с улицы. Первое, что я себе купил для работы, был не новый костюм и не часы, а ортопедическое кресло с регулировкой высоты и поддержкой поясницы. Оно стоило как хороший ноутбук, но я уже знал, что от этого многое зависит.

Сильно навороченным рабочее пространство я решил не делать, чтобы быть мобильным и в случае чего иметь возможность быстро переехать в другое место, но хороший большой монитор помимо ноутбука мне был просто необходим. Я купил его в ближайшем компьютерном магазине и разместил на просторном деревянном столе, что был в комнате, подключил ноутбук и проверил шифрование соединения. Всё работало как часы. Комната была почти пустой, с минималистичным дизайном, но мне это даже нравилось. Никаких лишних вещей и давящего прошлого. Как будто я родился заново, и у меня были лишь мои знания и это холодное, мерцающее синим светом окно в другой мир.

Я сел в кресло и откинулся на спинку. Оно приняло форму моего тела с почти живым пониманием. Я провёл рукой по гладкой поверхности стола, глядя на монитор. Здесь, в этой тихой комнате, под мерный стук дождя по крыше, я снова должен был стать кем-то. Уже не королём подполья, не жертвой системы, а… победителем!

Мои чувства в этот момент были смешанными. Была горечь от потери всего, от осознания, что я один в этом мире, но под всем этим, как слабый росток под асфальтом, пробивалось что-то новое. Не надежда даже, а… решимость. Холодная, безрадостная, но железная решимость выжить и доказать всему миру, что я могу!

Вечером я вышел купить еды. Город жил своей жизнью. По каналам скользили лодки, на мостах целовались парочки, повсюду слышалась речь на разных языках мира. Эта нормальная, спокойная жизнь казалась мне инопланетным спектаклем. Я шёл среди этих свободных, счастливых людей и чувствовал себя призраком. Их заботы были о завтрашней вечеринке, встрече с друзьями и о том, где заказать столик в ресторане.

Вернувшись в свою комнату, я уселся поудобнее в кресло и включил монитор. Синий свет озарил моё лицо. Здесь, в Амстердаме, начиналась моя новая жизнь — тихая, невидимая война за собственное будущее. Мой стул и мой монитор были единственными солдатами, на которых я мог пока положиться. Я положил руки на клавиатуру. Первый шаг был самым трудным. Нужно было написать Алисе Врей всего два слова: «Я готов».

Свобода в Амстердаме была сладкой и горькой одновременно. Она была в том, что я мог выйти на улицу, не боясь увидеть знакомую полицейскую форму. Здесь никто не знал моего имени, но по вечерам, когда я оставался один в своей тихой комнате с гулом монитора, одиночество накатывало такой плотной, физической тяжестью, что нечем было дышать. Мне нужен был кто-то, кто поймёт меня. С кем я бы мог поговорить на том же языке. Я открыл наш старый, зашифрованный канал и написал Сойеру.

— Привет, бро. Я в Амстердаме. Обустроился. Нашёл комнату, работаю потихоньку.

Ответ пришёл почти мгновенно, будто Сойер ждал сообщения от меня.

— Амстер! Отличный выбор! Город свободных людей. Ну и как ты там? Как впечатления?

Я смотрел на его сообщение и чувствовал, как камень на душе немного сдвигается. Просто знать, что есть кто-то родной, уже помогало.

— Да, классно. Пока всё нравится, — напечатал я и, немного помедлив, решился. — Слушай, Сойер…

Я подробно рассказал ему всё. Про Питер, Лекси, нового русского друга Периметра, генерала Петрова, миллионы долларов, которые ушли в никуда, и про её пустые глаза в «Крестах».

— Мы всё сделали, заплатили тридцать лямов. Дело развалили, а она… отказалась. Сказала, что её завербовали спецслужбы и что от них уже не уходят.

Я ждал его удивления или возмущения, но его ответ был простым и страшным в своём спокойствии.

— Она права. От них невозможно уйти.

В его словах не было сочувствия. В них была горечь того, кто знает это не понаслышке. И тогда я задал вопрос, который давно вертелся у меня в голове.

— Сойер…, а ты до сих пор работаешь на них? На тех, кто тебя тогда взял?

Наступила долгая, долгая пауза. На экране несколько минут горело «Сойер печатает…», затем пропадало, затем снова загоралось. Наконец, пришёл длинный ответ.

— Они не «берут» в привычном смысле, а ломают. Меня не просто завербовали, а уничтожили. Они посадили меня в камеру, где свет горит круглые сутки, где на пол льётся ледяная вода. Следователь не кричит, а тихо, по-отечески, объясняет, что твою мать уволят с работы, а сестру исключат из института по какому-нибудь надуманному поводу. Они показывали мне фото того, что они могут с ними сделать. И предлагали выбор: либо становиться их рабом, либо семья по кусочкам исчезнет из этого мира. Это не работа, а рабство.

Каждый мой чих, каждый мой выход в сеть, каждый шаг были под колпаком. Я сбежал не от правосудия, а от них. Это был даже не побег, а эвакуация с поля боя с одним пистолетом против танка. Ты даже не представляешь, чего мне это стоило. Я сейчас в Лондоне. Но… — он сделал паузу, — я подумываю уехать отсюда. Да, это финансовый и деловой центр мира, но и тут есть свои минусы.

Я сидел, не в силах оторвать глаз от экрана. Я думал, что прошёл через ад. Но ад Сойера был другим, более изощрённым. Они сломали его не физически, а морально, ударив по самому больному. Он как-то всё это пережил, выжил и сбежал. Впервые за долгие дни я почувствовал не просто облегчение, а что-то похожее на надежду. Я был не один. Мы были двумя беглецами, двумя сломанными людьми, затерявшимися в Европе. Если мы будем держаться вместе, может быть, нам хватит сил построить что-то новое.