Обо мне

Обо мне

Зеркала обладают странным свойством: они фиксируют лишь поверхность. Мне часто говорят, что я выгляжу моложе своих лет. Люди видят гладкую кожу, живой взгляд, энергию, которую принято приписывать юности. Возможно, это генетическая уловка, своего рода биологический камуфляж, позволяющий мне не носить на лице тяжесть всех пройденных дорог. Но если бы возраст измерялся не оборотами Земли вокруг Солнца, а внутренней усталостью, количеством сброшенных кож и пережитых трансформаций, я был бы глубоким старцем, сидящим у очага и перебирающим угли воспоминаний.
Моя личная хронология рассинхронизирована с календарем. Моя история началась задолго до первого крика в роддоме. Она тянется невидимой пуповиной из тех времен, когда мои предки жили в ритме вальсов Австро-Венгрии. Это был мир, где слово ценилось выше золота, где честь была не абстрактным понятием, а физическим активом, а титул означал не привилегию, а обязанность служить. Я не застал этого мира, но я вырос в его тени.
Двадцатый век, жестокий и прямолинейный, не терпел таких укладов. Он перемалывал империи и судьбы с безразличием мясорубки. Мои родители совершили свой главный и самый страшный рывок — побег. Они оставили горящую Европу, когда старый мир рушился под бомбами и идеологиями. Они потеряли всё, что можно потрогать руками: поместья, семейные реликвии, статус, родину. Они бежали в неизвестность, спасая единственное, что имело значение — саму возможность жить.
Я родился уже в России. Мое детство прошло в странном дуализме, в постоянном мерцании между двумя реальностями. Снаружи была советская действительность: бетонная, понятная, регламентированная, пахнущая хлоркой и мокрым асфальтом. А внутри семьи, за закрытыми шторами, жили предания о совершенно ином измерении. Там говорили на других языках, там вспоминали другие манеры. Я рос с ощущением, что я — осколок затонувшей Атлантиды, выброшенный на берег сурового северного моря. Этот контраст между «было» и «стало», между аристократическим «вчера» и пролетарским «сегодня» стал первым толчком к моему главному вопросу.
Мне нужно было понять: почему мир такой хрупкий? Почему то, что казалось незыблемым, рассыпается в прах за одно поколение? Где та точка опоры, которая не подведет?
Сначала я искал убежище в точных науках. Гуманитарные дисциплины казались мне зыбким болотом интерпретаций, где историю переписывают каждый раз, когда меняется портрет вождя на стене. Физика же не зависела от политики. Закон Ома работал одинаково и при монархии, и при социализме. Мне казалось, что истина там, где есть формулы.
Я получил два технических образования, не ради дипломов, а ради внутренней стабилизации. Я пытался нащупать твердый фундамент в хаосе бытия. Инженерное мышление стало моей религией. Оно учит предельной, безжалостной честности: здесь нет места «мнениям» или «точки зрения». Мост либо выдержит расчетную нагрузку, либо рухнет, похоронив под собой людей. Ток либо замкнет цепь, либо нет. Мне нравилась эта бинарная определенность. Я учился видеть скрытый каркас вещей, скелет реальности. Я верил: если я пойму механику вселенной, если разберу её на винтики и шестеренки, я перестану бояться непредсказуемости. Я смогу контролировать свою судьбу так же, как оператор контролирует станок.
Но со временем пришло разочарование в «железе». Чем больше я узнавал о машинах, тем яснее понимал их ограниченность. Механизм, даже самый сложный, всегда предсказуем. Если он ломается, это всегда ошибка проектировщика или усталость материала. В этом нет тайны. И я осознал, что самая сложная, самая опасная и самая прекрасная система во Вселенной — это не атомный реактор, не микропроцессор и не космический корабль. Это человек.
Человек — это единственная машина, способная действовать вопреки собственной программе. Единственная конструкция, которая может стать прочнее от ударов или рассыпаться от ласкового слова.
Мой поиск продолжился в Израиле. Эта страна сама по себе — учебник парадоксов, лаборатория под открытым небом. Здесь древние камни, помнящие сандалии римских легионеров, соседствуют с серверами, обрабатывающими петабайты данных. Здесь прошлое не лежит в музее, оно ходит по улицам, спорит на рынках, сидит в парламенте. В этой густой, наэлектризованной атмосфере смыслов я сменил чертежи на книги по психологии.
Я не закончил эту степень формально, не получил «корочку» для того, чтобы повесить её в рамку. Мне это было не нужно. Я брал знания с жадностью голодного, выхватывая только то, что работало. Я искал понимание скрытых пружин. И, к своему удивлению, я обнаружил, что психология — это не магия, не гадание на кофейной гуще и не просто эмпатичное кивание головой. Это тоже физика. Физика души.
Оказалось, что законы сохранения энергии и термодинамики работают и в человеческих судьбах. Эмоция — это энергия. Если её сжать, не давая выхода, давление повысится. Гнев, который не находит адресата, не исчезает — он разрушает систему изнутри, как коррозия, или взрывает её, как перегретый пар в закрытом котле. Я увидел, как травма, полученная прадедом в окопах Первой мировой или в эмигрантском поезде, эхом отзывается в его правнуке, живущем в комфортном Тель-Авиве. Страх голода, пережитый одним поколением, превращается в расстройство пищевого поведения у другого. Мы все несем в себе фантомные боли событий, случившихся задолго до нас. Мы — живые памятники истории, на которых высечены не даты, а неврозы и привычки.
Так, постепенно, пазл сложился. Логика инженера и интуиция психолога, помноженные на память потомка древнего рода, привели меня к тому, чем я занимаюсь сейчас. Я стал писателем. Но, по сути, я ни на йоту не изменил своей первой профессии. Я остался инженером. Просто теперь мой строительный материал — не бетон, не сталь и не кремний. Мой материал — слово, смысл и человеческая судьба.
В своих текстах я пытаюсь делать то же, что делал раньше с механизмами: искать причину сбоя. Мы часто живем на автопилоте. Мы бежим по кругу, наступаем на одни и те же грабли, выбираем одних и тех же партнеров, совершаем одни и те же ошибки в бизнесе. Психолог назовет это «сценарием», эзотерик скажет «карма», священник — «судьба» или «грех». Я же вижу в этом нарушенную логическую цепь, ошибку в коде. Я вижу «короткое замыкание» в мышлении, когда человек путает причину со следствием.
Люди приходят ко мне с вопросами: «Как стать счастливым?», «Почему мне не везет?», «Как пережить кризис?». Они ждут готовых рецептов, эмоционального поглаживания или волшебной таблетки. Но я — плохой утешитель и ужасный продавец иллюзий. Я не торгую надеждой.
Мой блог и мои книги — это мастерская по реставрации смыслов. Я предлагаю читателю не ответ, а инструмент. Я даю оптику. Представьте себе очки, в которых одна линза выточена из холодной, безжалостной логики технаря, а другая — из глубокой эмпатии человека, знающего цену потерям и бегству. Через эти очки мир выглядит иначе.
Я показываю, что свобода воли — это не хаос и не вседозволенность. Это высшая форма математики. Это способность просчитать последствия своих действий на три, пять, десять шагов вперед. Это понимание того, что любое действие, любое слово, и даже любая невысказанная мысль запускает цепную реакцию.
Часто, глядя в зеркало по утрам, я вижу этот странный диссонанс: моложавое, почти беззаботное лицо и тяжелый, темный опыт, лежащий за плечами, как рюкзак с камнями. Раньше меня это смущало. Мне казалось, что я обманываю людей. Теперь я воспринимаю это как свое главное преимущество. Моя внешность — это интерфейс, понятный современному миру. Она позволяет мне быть «своим» в эпоху клипового мышления. Но как только человек начинает читать, он проваливается в глубину, которую не ожидал.
Это позволяет мне быть мостом. Переводчиком с языка прошлого на язык будущего. Я могу объяснить миллениалу понятие чести, используя терминологию IT. Я могу рассказать о родовом проклятии языком системного анализа.
Мои предки потеряли свои поместья, титулы и привилегии. История моей семьи — это жесткий урок того, что материальное уязвимо. Любой дом может быть разрушен. Любой счет в банке — заморожен. Любая страна может исчезнуть с карты. Я усвоил это на генетическом уровне. Единственное, что у нас невозможно отнять, конфисковать, национализировать или аннексировать — это то, как структурировано наше мышление. Это наша картина мира.
Возможно, в этом и заключается подлинный, современный аристократизм. Не в гербах на воротах и не в столовом серебре. А в состоянии ума. В смелости взять на себя полную, тотальную ответственность за цепочку событий, которую ты запускаешь в мир. Не быть щепкой в бурном потоке истории, как пришлось — не по своей воле — моим родителям, а самому прокладывать курс, даже если вокруг шторм.
Быть аристократом духа сегодня — значит понимать, что ты не конечная точка. Ты — звено. Ты принимаешь эстафету у тех, кто был до тебя, и передаешь её дальше. И твоя задача — не просто выжить, а очистить этот сигнал от помех. Переработать травмы в опыт. Страх — в осторожность. Гнев — в энергию действия.
Я пишу для того, чтобы помочь другим увидеть этот сложный, иногда пугающий, но невероятно красивый узор в их собственных жизнях. Я хочу научить читателя останавливаться и спрашивать: «Почему я это чувствую? Чья это мысль? Куда ведет это действие?». Найти ошибку в расчетах до того, как конструкция рухнет.
В этом нет магии. Я не предлагаю универсальных ключей от всех дверей — жизнь слишком сложна для простых формул. Это лишь попытка применить инженерную честность к хаосу, который мы привыкли называть судьбой. Мой опыт научил меня одному: когда начинаешь разбираться в механике происходящего, страх отступает. Он питается неизвестностью, но слабеет, стоит лишь направить на него луч понимания. Тогда вместо тревоги остается просто задача. Трудная, порой запутанная. Я не могу обещать, что у неё всегда есть красивое решение. Но я верю, что искать его лучше с открытыми глазами. И если мои тексты помогут вам в этом поиске — значит, всё это было написано не зря.

С благодарностью и тишиной,

«Между Мыслями»

Zohar Leo Palffy de Erdőd

P.S. Мою родословную можно найти в Википедии по запросу Pálffy ab Erdőd.