Назвать(ся) и понять (себя)

В одной из недавних читательских дискуссий, где речь зашла о взаимных упреках и оценке книги, меня зацепило слово "школяр", брошенное в адрес оппонента. С этого и начались мои размышления: а что это за литература и кто мы — её читатели?

Очевидно, это тривиальное донельзя чтиво имеет огромные аудитории по всему миру. Нас тоже заливает после ухода фильтров СССР. Что это за чтиво? Это та самая "бульварная" литература (термин XIX века от парижских уличных шоу), чья огромная аудитория держится на простоте и зрелищности — полной противоположности литературе "высокой". Но кто мы - читатели "невысокой" литературы? Вряд ли, это именно молодые люди школьного возраста. Я думаю, что это чтиво потребляют люди постарше, даже не студенты, им некогда. Для России - это, скорее, кто-то устал, достал этот текст и забылся, отдыхает от своих рутинных проблем. Или еще какой-то вариант ситуации, когда выбирают максимально незатратный способ отвлечения от проблем. Впрочем, есть у меня и гипотеза: от полноты жизни такое читать не захочется.

Что характерно для такого текста: нужно вызвать яркие эмоции у читателя. Они ему нужны, у него их дефицит в реальности. А проще всего - вызвать именно грубые простые чувства. Читатель же получает ощущение жизни , имитацию реальных переживаний героев книги. Как мне кажется, это главное. Собственно, все популярные форматы такого чтива — лишь технические средства для этой цели. 

• Пауэр-фентези (power fantasy) - о власти, силе, превосходстве, где идентификация с героем приносит простое удовольствие от его доминирования.
• Регрессивное чтение - возврат к более простым, инфантильным моделям восприятия для снятия напряжения.
• Narrative toys. Современный термин, подчеркивающий, что текст используется не для рефлексии, а как функциональный объект для генерации определенных эмоций (как игра), с предсказуемыми сюжетными «крючками» и механиками.

Чувства доминирования, наивности или приключения, если их корректно вызвать и реализовать, дарят простое удовольствие - дофаминовую инъекцию. В этом состоянии читателю можно назначить термин «литературный гедонист». И текст теряет функцию «учебника жизни» или «орудия познания» и становится лишь источником регулируемых эмоций.

В чем тут проблема. Проблема в том, что этот уставший разум, погружаясь в расслабляющую ванну из простых переживаний, не замечает, как сам же добавляет все больше горячей воды. Он получает свою дофаминовую инъекцию, отдыхает от рутины — и вроде бы всё в порядке. Но «отдых» здесь — не отдых. Это не восстановление сил для нового диалога с миром, а добровольная дремота в мягкой клетке. И истощение, требующее большей стимуляции. 

Мозг, привыкший к игре с крючками, где не нужно напрягаться, где за тебя всё уже решили, постепенно теряет вкус к сложности, к неоднозначности, к тишине, из которой рождается мысль. Его потенциал мышления, способность к терпеливому вниманию, сопереживание несимпатичному герою, распознавание многослойной метафоры, медленно атрофируются за ненадобностью — как мышцы в невесомости. Это тупик, ад в обобщенном смысле, из которого нет выхода. Его печальный финал - не огонь и скрежет зубовный, а комфортная тёплая кастрюля, в которой белки сознания тихо и незаметно денатурируют в жижу. Читатель, ищущий в книге лишь «ощущение жизни», в итоге рискует потерять саму возможность живой, трудной, настоящей жизни и заменить её на безопасную, яркую, бесконечно тиражируемую иллюзию, которая гаснет вместе с износом стимулируемых центров до полной толерантности, безразличия.

И выход из этого ада неочевиден. Потому, что корень проблемы — не в самих текстах (они лишь симптом), а в состоянии нашей внутренней защиты. В биологии есть пара ключевых понятий: толерантность и иммунитет.

Толерантность — это безразличие, терпимость к заразе или яду. Организм перестаёт на них реагировать, привыкает, пропускает всё большие дозы для прежнего эффекта. Именно это и происходит с читателем-гедонистом: эмоциональные крючки должны становиться всё грубее, сюжеты — всё проще и ниже, чтобы воздействовать на оставшиеся простые и низшие чувства. К этому ведет путь эмоциональной анестезии.

Иммунитет — принципиально иное. Это не тривиально эмоциональное безразличие. А способность распознать и нейтрализовать вредное и распознать и принять полезное. Литературный иммунитет не отвергает удовольствие от чтения — он меняет его природу. Восхищение сложной метафорой, точностью слова, диалогом, авторской мыслью. Сострадание чужой, неудобной судьбе. Такие ощущения не истощают, а обогащают. Они требуют усилий, но и дают силы.

Иммунитет - это реакция той системы ценностей, которая формируется у читателя. Тот, у кого есть эта реакция, может иногда — сознательно открывать «простое чтиво». Но он не станет в нём жить, потому что его психика уже различает пустоту за яркой обёрткой. 

Но проблема-то как раз в том, что у нашей массовой аудитории литературный иммунитет не выработан. В свое время его прививали на тех личных примерах и на той атмосфере, которая "сейчас куда-то пропала". А нынешняя среда, где царствуют алгоритмы, предлагающие «больше того же», лишь усыпляет и без того слабые защитные механизмы сознания.

И вот здесь мы возвращаемся к нашему уставшему человеку с книгой в руках. К тому, кто ищет не диалога, а анестезии. Толерантность, которую он таким образом выращивает в себе — это и есть его адаптация к яду. Он учится не чувствовать пустоту, не замечать, что «отдых» не приносит отдыха. Его выход из рутины оборачивается входом в другую, более изощренную тюрьму — тюрьму эмоционального привыкания, где для побега с каждым разом требуется все более сильнодействующее средство.

И выход из этого ада неочевиден. Потому что он начинается не с выбора другой книги, а с одного неудобного вопроса к самому себе, заданного в тишине после прочитанного: «Что это со мной сейчас сделало?». Этот вопрос и есть посеянное зерно. Маленький, личный акт неповиновения падению в безразличие. По сути, это возвращение к древнему призыву «Познай самого себя», но в условиях современной толпы и суеты — среди близких, в цифровых сетях, в обществе потребления.

Из этого вопроса может начать расти не просто «литературный иммунитет», а иммунитет вообще — защита от привыкания к имитациям, где бы они ни встречались: в тексте, в сериале, в бесконечной ленте. Это не свод правил, а лично взращенное знание о том, что тебя обогащает, а что лишь имитирует жизнь, оставляя послевкусие пустоты.

Вырастить это в себе — труд. Возможно, главный душевный труд современного человека. Но это единственный способ разорвать порочный круг, в котором погоня за «ощущением жизни» незаметно лишает полноценной жизни — а значит, и способности познавать что-либо, включая самого себя. Тот самый призыв «Познай самого себя» в конечном счёте и есть напоминание о подлинном в себе и опасности его суррогатов.