Этичный таракан

Ночь. Кухня. Тишина стоит такая густая, что её можно резать ножом и мазать на хлеб. Но хлеба нет. Хлеб оккупирован.

Я захожу на кухню. Включаю свет.
На столе сидит Он. Рыжий. Усы длинные, как у песняра. Сидит в центре стола, как монумент неизвестному вредителю.
Я смотрю на него. Он смотрит на меня. В его взгляде — вековая мудрость существа, которое пережило динозавров, ледниковый период и два ремонта.

Рука привычно тянется к тапку. Это не просто тапок. Это орудие возмездия. Я замахиваюсь...

— Остановись! — голос жены звучит тихо, но страшно, как треск льда под ногами.

Люся стоит в проеме. Лицо строгое, одухотворенное.
— Не совершай ошибку, — говорит она. — Ты сейчас пытаешься решить проблему линейно. А мир нелинеен.
— Люся, — говорю я, не опуская тапка. — Это таракан. Он жрет наш сахар. Это линейно, как рельса.
— Это не таракан, — Люся подходит и мягко опускает мою руку. — Это биоморфный субъект. Часть глобального биоценоза. Ты думаешь, он просто пришел? Нет. Он пришел к нам с запросом.
— С каким запросом? Дай пожрать?
— С запросом на принятие. У него, возможно, нарушены когнитивные связи из-за городской вибрации. Убивая его, ты разрываешь квантовую ткань мироздания. Тебе станет легче на секунду, а карма отяжелеет на тонну.

Таракан, поняв, что казнь отменяется, деловито полез в масленку.
— Он в масле! — простонал я. — Весь! С ногами!
— Это его тактильный опыт, — объяснила жена. — Он познает мир через жиры. Не обесценивай его познание. Нам нужно его выселить. Но экологично. Чтобы он ушел не с обидой, а с благодарностью.

— Может, ему еще грамоту выписать?
— Мы построим ему плот, — решила Люся. — И отправим в путешествие. Это будет метафора его перехода на новый уровень.

Три часа ночи. Инженер, отец двоих детей (которые, слава богу, спят и не видят позора отца), клеит плот из спичечного коробка.
— Клади крошки, — командует Люся. — И кусочек сыра.
— Сыр-то зачем? — возмутился я. — Он дорогой!
— Это инвестиция в его будущее. Он должен чувствовать, что мир изобилен. Иначе он вернется закрывать гештальт бедности.

Мы несем плот к унитазу. Торжественная процессия.
Я сажаю таракана в коробок. Он упирается всеми шестью лапами.
— Поговори с ним, — требует жена. — Установи раппорт.
Я наклоняюсь к унитазу. Чувствую себя идиотом в кубе.
— Уважаемый, — говорю я в фаянсовую бездну. — Послушайте. Здесь вам не рады. Здесь душная атмосфера, абьюз и токсичность. А там, в трубах... Там — поток. Там — жизнь. Плывите к мечте.

Таракан шевелит усом. Кажется, он мне подмигивает.
Я нажимаю смыв. Вода уносит «Кон-Тики» в неизвестность.
— Прощай, — шепчет Люся. — Мы будем помнить тебя.
— Я постараюсь забыть, — бормочу я.

Прошла неделя.
Я прокрался на кухню, чтобы сделать бутерброд. Тихо, как вор, отрезал колбасу. И вдруг почувствовал на себе взгляд.
Из-за хлебницы вышли пятеро.
Впереди шел Тот Самый. Он похудел, но взгляд стал жестче. За ним шли четверо крепких ребят с лицами коллекторов.
Они молча окружили колбасу.
Мне стало стыдно. Я здоровый мужик, а ем их еду.

— Люся! — позвал я. — У нас рецидив!

Жена вошла, увидела картину и просияла.
— Я знала! — воскликнула она. — Квантовая запутанность сработала! Мы отправили его с любовью, и он вернулся с любовью. Привел семью. Он понял, что здесь безопасное пространство. Ресурсная база.
— Они отжимают у меня колбасу!
— Они делят ресурс, — поправила она. — Не будь эгоистом. В тебе говорит травма собственника.

Я попробовал бороться системой. Написал уведомление. Сослался на Жилищный кодекс и Конституцию.
Главный таракан использовал документ как туалетную бумагу. Демонстративно.
— Это протест, — восхитилась жена. — Он нонконформист. Он отвергает навязанные обществом паттерны.

Жизнь превратилась в ад. Я ходил по квартире на цыпочках. Прежде чем сесть, я спрашивал разрешения у пространства. Если я видел таракана, я должен был улыбнуться и мысленно послать ему лучи добра. Так велела Люся.

Финал наступил в пятницу.
Я зашел в комнату. На моей подушке, в центре кровати, лежал Он. И смотрел «Дискавери». Передача про паразитов, которые управляют поведением хозяина.
— Люся, — сказал я тихо. — Это мое место.
Жена сидела в кресле и медитировала.
— Твое место там, где ты чувствуешь себя собой, — ответила она, не открывая глаз. — Ему там хорошо. У него там энергетический узел. Не нарушай его дзен. Если тебе тесно, значит, твои внутренние границы слишком широки. Сужайся.

Я постоял. Посмотрел на таракана. Он даже усом не повел. Он знал, что правда на его стороне. На стороне новой этики.
Я взял старое пальто. Взял шапку.
— Ты куда? — спросила Люся.
— Искать свой энергетический узел, — сказал я. — В коридоре.

Я вышел на лестничную клетку.
Там было зябко. Пахло капустой и вечностью.
Я сел на ступеньку.
Мимо шел сосед, дядя Коля, выносил мусор.
— О, Семеныч, — кивнул он. — Тоже выгнали?
— Сам ушел, — сказал я, глядя на грязный пол. — Не соответствую высоким вибрациям.
— Понимаю, — вздохнул сосед. — У меня клопы. Жена говорит — нельзя травить, это наши предки переродились. Пришли проверить, как мы живем. Вот, кормлю предков. Бледный стал, шатаюсь. Но зато — связь поколений.

Мы помолчали.
— Сигарета есть? — спросил я.
— Есть, — он протянул пачку. — Только тихо кури. А то дым — это насилие над воздухом.
— Я в себя, — сказал я. — Я всё теперь только в себя.

Мы сидели на лестнице, два венца творения, вытесненные эволюцией и гуманизмом. А за дверью, в тепле, рыжий усатый победитель доедал колбасу и, наверное, думал, что мир, в сущности, устроен очень справедливо. Для тех, у кого нет совести, но есть усы.