Немного фантастики в субботу

Участвую в флешмобе Марики Вайд «Субботний отрывок». Поскольку сейчас активно работаю над романом «Наследие бездны» (18+), делюсь отрывком из первой главы.

Крах. Война, оставившая после себя не пепел, а тихий яд. Рухнувшие реакторы и разгерметизированные лаборатории отравили саму планету, породив мир, где каждый шаг может стать последним. Потребовались столетия, чтобы люди всех наций смогли окончательно довериться друг другу, найти общий язык и отстроить новый дом, а главное — научиться выживать и защищаться в этом новом, совершенно ином мире.

Сейчас люди в построенных городах, на ограждённых территориях с очищенной почвой и натурально выращенной пищей, начали неосознанно забывать и закрывать глаза на то, на чём именно построена их безопасность. Только "избранные" знают тайны прошлого и настоящего. И чем до сих пор приходится жертвовать во имя человечества. Прогресс стал религией, а забвение — щитом.

Их дом стоял на самой границе этих двух миров — старый, но еще крепкий, кирпичная коробка, с облупившейся, как перхоть, краской на ставнях и жалким палисадником, где упрямые, чахлые розы, посаженные их матерью когда-то с надеждой, боролись за жизнь в отравленной городской почве, пахнущей металлом и химией. Деревянные ступени крыльца слегка поскрипывали под ногами, когда они, замерев на секунду и прислушавшись к тишине, осторожно заходили внутрь.

Арина чувствовала, как алкогольное тепло постепенно уступает место ватной усталости и похмельной тяжести, накатывающей волнами. В висках стучало, то ли от выпитого дешевого джина, то ли от адреналина после той сцены во дворе, то ли от того дикого, неизвестно, крика в ночи. Она машинально прикусила губу, ощущая на языке привкус стершейся помады и чего-то горького, металлического — страха или злости, она не могла понять. Руки все еще слегка дрожали.

— Тихо, — прошептал Артём, наклоняясь, чтобы снять тяжелые кожаные ботинки. Звон расстегивающейся металлической застежки прозвучал неожиданно громко в давящей ночной тишине дома. Он поставил их аккуратно.

Она кивнула, пытаясь дышать глубже, но вдруг дыхание перехватило — перед глазами снова всплыло изображение: кот, сжавшийся в комок под пинками, его желтые, полные немой боли и ужаса глаза, и этот хлюпающий звук... кусок мяса...

— Он такой маленький... Совсем... — голос сорвался, стал тонким, детским, и она почувствовала, как по щекам, горячим от стыда и беспомощности, катятся предательские, соленые слезы. — Он же ни в чем... Это они его.

Артём резко развернулся, отбросив свою обувь. Его сильные, твердые руки обхватили ее плечи, заставили поднять голову. Его лицо в полумраке прихожей было напряженным, но не злым.

— Слушай меня, — сказал он тихим, но уверенным тоном, не допускающим возражений. — Я видел, как он убежал. Четко видел. Как он юркнул под мусорный бак, а потом перепрыгнул через тот ржавый забор, как чёрт. Он жив.

— Но они его били и кровь... — всхлипнула она, не в силах остановить слезы.

— Дворовые коты, Арин, живучие, как тараканы, — он провел большим пальцем по ее мокрой, горячей щеке, грубо стирая слезы. — Этот, я уверен, не первую такую драку пережил. У него клыки и когти есть, видела же. Выживет. Сейчас, раны залижет и как новенький.

Арина глубоко, с присвистом вдохнула, пытаясь втянуть обратно рыдания, успокоиться. В груди что-то болезненно сжалось, будто гиря — может, от выпитого, а может, от этого внезапного, острого сострадания к избитому зверю, которое перехлестывало через край, смешиваясь с чувством вины. Она кивнула, не в силах говорить.

— Иди спать, — Артём мягко, но настойчиво подтолкнул ее к лестнице. — Утром поговорим.