Вдох глубокий, руки шире, или Прана с хреном

— Женщина, вы дышите так, будто вы воруете воздух, — раздался голос.
Голос был тихий, вкрадчивый, как у комара перед укусом. Я открыла один глаз. Передо мной сидел Аристарх. Гуру. Человек без возраста, без определенных занятий и, судя по запаху, без стиральной машины.
— Я экономлю, — ответила я. — Воздух нынче общий, вдруг кому не хватит.
— Это блок, — печально констатировал Аристарх, почесывая пятку, лежащую у него на шее (он сидел в узле, который называл «лотос», хотя больше это напоминало «морской узел при панике»). — Вы зажаты. Ваша диафрагма каменная. Вы не пускаете вселенную в себя.
— Если я пущу вселенную в себя, я лопну, — резонно заметила я. — Я и так после новогодних поправилась.

Я, Вера Павловна, человек земной. Я верю в дебет, кредит и в то, что если не заплатить за свет, его отключат, невзирая на свечение ауры. Но тоска заела. Женская тоска, бессмысленная и беспощадная. И я пошла. Курсы «Осознанное Я». 5000 рублей за курс. Аристарх обещал, что за эти деньги мы научимся левитировать над бытом.

В зале ДК пахло пылью и чьими-то несбывшимися надеждами. Нас было человек тридцать. Контингент разный: от дам в климаксе до студентов в поиске.
— Сегодня, — прошептал Аристарх (он всегда шептал, чтобы мы прислушивались и чувствовали значимость момента), — мы будем практиковать «Позу Ожидания».
Мы встали.
— Представьте, — вещал гуру, — что вы стоите на остановке. Автобуса нет. Дождь. Холодно. Вы опаздываете. Но! Вы не злитесь. Вы принимаете отсутствие автобуса. Вы становитесь отсутствием автобуса.
Мы стояли. Минуту. Десять. Ноги затекали. У соседа справа, мужчины с усами как у моржа, предательски хрустнуло колено.
— Хруст — это сопротивление суставов! — прокомментировал Аристарх, не открывая глаз. — Смажьте их ментальным маслом смирения.

Рядом со мной стояла дама в шляпке с вуалью. Она что-то писала огрызком карандаша прямо на своей руке.
— Что пишете? — шепнула я, стараясь не шевелить губами, чтобы не спугнуть автобус.
— Рецепт, — так же тихо ответила она. — Гуру сказал «масло», я вспомнила, что масло купить забыла. И сыр. Спасибо ему, напомнил.
— А вы давно здесь?
— Полгода.
— И как? Автобус пришел?
— Нет. Зато я научилась спать стоя. Очень в метро помогает.
Мы стояли сорок минут. Аристарх уснул. Он сидел в своем узле и тихо посапывал. Мы боялись пошевелиться. Вдруг это не сон, а выход в астрал? Вдруг он там, в астрале, договаривается с диспетчером небесного автопарка?
Наконец он всхрапнул, дернулся и открыл мутные глаза.
— Практика окончена. Вы чувствовали пустоту?
— Я чувствовал, как у меня отваливается поясница, — честно сказал усатый мужчина. — Это пустота?
— Это пустота вытесняет ваши зажимы. Боль — это радость, которая не может пролезть в узкие ворота вашего восприятия.

Перерыв. Нам выдали «священную воду». Из кулера. В пластиковых стаканчиках.
— Пейте осознанно, — напутствовал Аристарх. — Представьте, что это не вода, а нектар богов.
Я представила. Вода отдавала хлоркой и пластиком. Боги, видимо, экономили на фильтрах.
Ко мне подошел усатый. Его звали Николай.
— Слышь, мать, — сказал он, держа стаканчик двумя пальцами, как гранату. — У тебя бутерброда нет? А то нектар в желудке булькает, а толку ноль.
— Нет, — вздохнула я. — Я ж на очищении.
— Я тоже. Жена выгнала. Говорит, я «материалист хренов». А я не материалист, я просто пожрать люблю. Вот пришел духовностью напитаться. Думал, тут кормят. А тут только мозги полощут.
— И дорого полощут, — поддакнула дама в шляпке (ее звали Изольда Карловна). — Я за эти деньги могла бы три кило сервелата купить. Но сервелат съешь и забудешь, а тут... впечатления на всю жизнь.
Мы стояли втроем в углу, как заговорщики. Вокруг бродили просветленные, с блаженными улыбками на лицах.
— Смотри на того, в очках, — кивнул Николай. — Лыбится. Точно под чем-то. Или под гипнозом, или под валерьянкой.
— Он под ипотекой, — со знанием дела сказала Изольда Карловна. — Я его знаю. У него трое детей и кредит. Ему домой идти страшно, вот он тут и радуется пустоте. Тут тихо.

Второе отделение было посвящено «Энергетическому обмену».
Аристарх разбил нас на пары. Мне достался Николай.
— Сядьте напротив друг друга, — велел гуру. — Смотрите в глаза. Не мигайте. Вы должны передать партнеру свою любовь. Молча. Через зрачки. Залейте его любовью!
Николай смотрел на меня. Глаза у него были добрые, грустные и голодные.
— Я стараюсь, — шептал он, не шевеля губами (чревовещатель поневоле). — Чувствуешь любовь?
— Чувствую запах котлет, — так же тихо ответила я. — Ты ел котлеты?
— Вчера. Последнюю. С чесночком. Люся делала. Эх, Люся... Она сейчас, небось, борщ варит. Красный. С пампушками.
У меня заурчало в животе. Громко. На весь зал.
Аристарх встрепенулся.
— Что это за звук? Это вибрация ом?
— Это вибрация жрать, — громко сказал Николай. Терпение его лопнуло. — У дамы желудок с позвоночником разговаривает. От голода.
— Голод — это иллюзия! — взвизгнул Аристарх. — Вы должны питаться энергией космоса!
— Космос далеко, а гастрит близко, — парировал Николай, вставая. Колени его снова хрустнули, но теперь это звучало как выстрел. — Всё, учитель. Баста. Моя диафрагма требует мяса.

Он протянул мне руку.
— Вера, пошли? У меня в машине бублики есть. С маком. Вчерашние, но реальные.
Я посмотрела на Аристарха. Он сидел, обиженный, как ребенок, у которого отобрали невидимую игрушку.
Посмотрела на Изольду Карловну. Она уже надевала шляпку.
— Я с вами, — сказала она решительно. — У меня в сумочке шпроты. Я их на всякий случай ношу. Случай настал.

Мы вышли из ДК. Вечерний город шумел. Машины, люди, запахи. Пахло выхлопными газами и жареной картошкой из киоска. И этот запах был божественен.
Мы сели в старенькую «Ладу» Николая.
Изольда Карловна торжественно достала банку шпрот. Ключа не было.
— Спокойно, — сказал Николай. — Я слесарь шестого разряда.
Он открыл банку отверткой из бардачка.
Мы сидели в машине, макали вчерашние бублики в масло от шпрот и ели.
— Ммм... — промычала Изольда, закатывая глаза. — Вот это я понимаю — осознанность. Я чувствую каждую рыбку. Я понимаю её путь. Из Балтики — прямо в вечность моего желудка.
— А хлеб? — подхватил Николай. — Чувствуете текстуру? Черствый, как характер моей жены, но вкусный, зараза.
Я жевала и смотрела в окно. Мимо проходили люди. Они бежали, суетились. А мы сидели втроем, в тесной машине, ели рыбу отверткой и смеялись.
Тихо так смеялись. Душевно.
— Знаете, — сказала я, вытирая масло с губ. — А ведь Аристарх прав был.
— В чем? — удивился Николай.
— Счастье — оно здесь и сейчас. Вот конкретно сейчас. Когда шпроты есть, и отвертка нашлась, и никто не заставляет дышать маткой.
— Точно, — кивнул Николай. — Счастье — это когда тебя понимают. И когда бублик есть.
— И когда шляпка сидит, — добавила Изольда.

Домой я пришла поздно. Муж сидел перед телевизором, злой и голодный.
— Ну? — спросил он. — Просветлилась? Летать научилась?
Я подошла к нему. Обняла за плечи. Он пах табаком и домашним уютом.
— Научилась, — сказала я. — Летать не обещаю, но борщ сейчас сварю. Осознанный. С пампушками.
Муж посмотрел на меня с подозрением. Потом потрогал лоб.
— Температуры нет. Странно. А деньги вернули?
— Деньги — это опыт, — философски заметила я, завязывая фартук. — Я купила на них отличную историю. И двух друзей. А это, Вася, дороже любого сервелата.
Я резала свеклу и улыбалась. Не печени. А самой себе. Потому что поняла главное: чтобы найти себя, иногда нужно просто потеряться в компании мужика с отверткой и дамы со шпротами. И это, пожалуй, самая лучшая практика.