История с сарабандой или как заставить плясать самого кардинала

Господин кардинал, по словам моей жены, преследует и притесняет королеву больше, чем когда-либо. Он не может ей простить историю с сарабандой. Вам ведь известна история с сарабандой? — спросил галантерейщик Бонасье.

— Еще бы! Мне ли не знать ее! — ответил д'Артаньян, не знавший ничего, но желавший показать, что ему все известно.

Александр Дюма "Три мушкетера".

Чертов гасконец! Строит тут из себя, понимаешь, а мы из-за него остались в неведении. В советском фильме с Боярским попытались что-то изобразить, но там все чинно-благородно — королева с Ришелье движутся степенно в каком-то менуэте. Короче ходють и ходють.

Между тем эту историю описал сам Дюма в монографии "Людовик ХIV и его век". Вот как было дело. Куда более пикантно. У королевы была близкая подруга Мари Эме де Роган-Монбазон, герцогиня де Шеврез, более известная нам как "кузина-белошвейка из Тура". Создание сумасбродное, большая выдумщица и затейница. Поговаривают, она все и придумала.

Я постаралась все изобразить  в лицах. 

А Дюма описывает так (на русском нашлось старое издание, пришлось убирать яти, могли остаться огрехи):

Мадам де Шеврез давно уже заметила любовь кардинала к королеве, и подруги часто вместе смеялись над этой любовью; но им никогда не приходило в голову, что она выскажется так ясно и положительно.

Они вместе составили план, достойный этих двух сумасбродных голов, и долженствовавший, по их мнению, навсегда излечить кардинала от этой страсти.

Вечером , когда все разошлись, кардинал снова явился к королеве, пользуясь данным ему позволением. Она приняла его очень ласково, но, казалось, сомневалась в искренности любви его преосвященства. Тогда кардинал призвал себе на помощь самые священные клятвы, и говорил, что готов сделать для королевы то же, что делали для дам своего сердца знаменитейшие рыцари: Роланд, Амадис, Галаор, и что ее величество скоро убедится в истине этих слов, если захочет испытать его. Но посреди этих уверений Анна Австрийская остановила его и сказала.

— Что за заслуга, решиться для меня на дела, вам же приносящие славу! Мужчины делают это, больше из честолюбия, чем из любви. Но вот чего бы вы не сделали, господин кардинал, потому что только истинно влюбленный может это сделать: вы бы не протанцевали предо-мной сарабанды.

— Madame, сказал кардинал, я такой же кавалер и воин, как и духовный, и был воспитан, слава Богу, как дворянин, поэтому я не вижу, что могло бы мне помешать танцевать перед вами, если б это было ваше желание, и если б вы обещали вознаградить меня за это.

— Но вы не дали мне договорить, сказала королева, я говорю, что ваше преосвященство не проплясали бы предо мной сарабанды в костюме испанского шута.

— Отчего же нет? сказал кардинал, танец этот сам по себе очень смешон, и я не знаю, почему бы нельзя приспособить и костюма к действию.

— Как, возразила Анна Австрийская, так вы проплясали бы предо мной сарабанду, в одежде шута, с колокольчиками у ног, и с кастаньетами в руках?

— Да, если б это было пред вами одними, и, как я сказал, если бы вы обещали мне за это награду.

— Передо мной одной, ответила королева, это не возможно; для такта вам нужен музыкант.

— Ну так возьмемте Бокко моего скрипача; это скромный малый, и я за него отвечаю.

— Ах, если вы это сделаете, сказала королева, клянусь вам, я первая признаю, что никогда не существовало любви сильнее вашей.

— И так, madame, сказал кардинал, ваше желание исполнится; завтра в эту же пору вы можете меня ожидать.

Королева дала кардиналу поцеловать свою руку, и он удалился, еще бол ее обрадованный, чем накануне. Следующий день прошел для королевы в напряженном ожидании. Она не могла поверить, чтобы кардинал решился сделать подобную глупость; но мадам де Шеврез ни минуты в этом не сомневалась, и говорила, будто знает наверное, что его преосвященство до безумия влюблен в королеву.

В десять часов, Анна Австрийская сидела в своем кабинете; мадам де Шеврез, Вотье и Беринген, были спрятаны за ширмами. Королева говорила, что кардинал не придет, а мадам де Шеврез утверждала противное.

Бокко вошел, держа скрипку под мышкой, и объявил, что его преосвященство сейчас за ним последует.

И точно, через десять минут вошел человек, завернутый в широкий плащ, который он сбросил с себя, как только запер за собою дверь.

Это был сам кардинал, в желаемом королевой костюме: на нем были панталоны и кафтан зеленого бархата, к подвязкам его прикреплены серебренные колокольчики, а в руках он держал кастаньеты.

Анна Австрийская с трудом могла удержаться от смеха, при виде человека, управлявшего Францией, в подобном наряде; однако она превозмогла себя, поблагодарила кардинала самым грациозным жестом, и просила его довести до конца свою самоотверженность.

Был ли кардинал действительно так сильно влюблен, что мог решиться на подобную глупость, или им ел претензии на танцевальное искусство, как уже высказался в разговоре с королевой, но во всяком случае он не прекословил ее просьбе, и при первых звуках скрипки Бокко, принялся выполнять фигуры сарабанды, разводя руками и выкидывая ногами разные штуки. К несчастию, именно в следствии важности, с которой он все это делал, зрелище достигло такого высокого комизма, что королева, не в силах преодолеть смех, расхохоталась. Тогда громкий и продолжительный смех, казалось, составил ей эхо. Это был ответ зрителей, спрятанных за ширмами. Кардинал, заметив, что-то, что он принимал за милость, было только мистификацией, тотчас с гневом оставил кабинет королевы.

Танец по тем временам считался очень неприличным. Просить станцевать его было примерно равносильно тому, как в наши дни просить исполнить мужской стриптиз.

Случай описан в мемуарах того времени, в частности Ларошфуко. Современные историки, правда, ставят под сомнение, что подобный случай имел место. Но кто ж знает? Кто ж знает? Если все происходило в весьма узком кругу.

Эту народную сарабанду запретили, но ее все равно танцевали. И тогда ее превратили в пафосный придворный танец, дошедший до нас.