-Нет, - Робеспьер возражает неожиданно резко. Такая резкость за ним очень редко встречается. Особенно после болезни. – Мы должны избегать кровопролития. Демулен, как и Дантон, слишком давно в рядах Революции, чтобы вот так можно было просто взять и арестовать его. -А Эбера можно? – фыркает Колло. -Нужно, - вступается Сен-Жюст. – Демулен еще может быть…вернется на сторону Комитета. Сам Сен-Жюст в это не верит. И ему не хочется ошибиться в этом неверии.
Говорили, что Странник заглядывает в самую глубину души, чтобы определить, стоит ли ему забирать ребенка, а если все-таки не стоит, то Странник убивает ребенка на месте.
"-Гвиневре не говори, — бросил Артур, не глядя на Моргану. -А если ты погибнешь? — лениво осведомилась Моргана, — что мне ей сказать? Что ты упал, запнулся об угол, и разбил голову? Среди рыцарей кто-то усмехнулся, но фея проявила чудеса такта и сделала вид, что не заметила. -Ей ни к чему волноваться, — жестко заметил Артур, — она очень худа, бледна и, говорят, плохо спит. -Говорят? — Моргана подняла на короля насмешливый взгляд, — а сам король не в курсе, как спит его жена? «Какого черта ты творишь?» — взгляд Артура, жалкий и затравленный встретился с ее ядовитым взглядом. --Придется не умирать! — спас короля Гавейн и хлопнул того по плечу, — Артур, мы с тобой! Мы отдадим свои жизни, чтобы ты жил! Судя по реакции Уриена, граф готов был отдать чью-нибудь жизнь, чтобы Артур не жил. Но Моргана сделала вид, что не заметила и этого обстоятельства, хотя сдержать усмешку ей было нелегко..."
Леночка лежала в комнате три дня, а на четвертый вышла и попросила сварить маму суп. Мама бросилась на рынок за настоящей деревенской жирноватой курочкой… И да, это было яркое событие. Пусть и не счастливое.
И тени скорбят… Предательством ночь открывая, И их шелест об этом! *** Сердце, я велю тебе молчать, Выбирая Общее благо! *** И можно решиться на грех, Если только хватит сил! *** Мне чудится - зеркало дрожит, Меня уже не отражая. *** Подступает из провалов усталость, Ночь ложится на землю мою. И вся эта слабость Не к лицу королю. *** Я должен выдержать пытку, Не иметь милосердства. И права не иметь на ошибку - Заставить молчать сердце. *** С чистого листа же память Ничего не должна дурного оставить! *** Жди меня там, где кончается мир, Жди меня там, где бесконечный край. *** Так кончается мир, Именно так, кто же знал? И подняться не хватит сил, Я остаюсь в седине зеркал, Зная, что сложнее всего остаться, Проще умереть, чем жить…
У Мэтта перехватывало дыхание – он знал, что Айолы ему не видать и не потому, что он собою не пригож, а потому, что Айола и не глянет на него до тех пор, пока в кармане его не зазвенит серебро и золото.
-Это…готовность жертвовать собою ради других! – когда-то принц Арем хотел быть рыцарем. Это было проще – так ему казалось. -Многие люди умирают на войне, жертвуя собою ради других, - напомнила Вандея. – Это все люди славные, но, выходит, они имеют королевскую честь?
Весь город его презирал, а он силился понять: за что? Все, что делали его руки с топором, плетями, виселицей, мечом и клеймом – это исполняли. Он не выносил приговоры и не создавал законы, согласно которым приходилось все делать это с преступниками, а, между тем, с преступниками тоже нужно было же что-то делать! Кто-то был обязан карать преступление в наказание совершенному и назидание еще задуманному или витающему в воздухе.
"Дьявол, Петион, для чего Эта явь по глазам?" *** "Пусть парижский дьявол будет речист, Я не принимаю тот дьявольский мир!" *** Ни один страх по глазам Не выдаст! Вот верное средство! *** Парижский дьявол поможет тем, Кто других оказался смелее! *** Время кислого вина пришло Для каждого из нас, для всех… *** И без Марата они бы нашли, Как гнать нас с нашей земли! *** Дням славы предшествует кровь, Кто тиран, а кто наш друг? *** Вся слава – на костях смерти, На не прожитых днях. *** Посмотри на меня, Жером, я молю, Я не трус! Я просто не хочу тлеть *** Скажи, скажи, что запомнишь меня И жалеть обо мне не смей...
Сегодня тюрьма внутри Леа переполнена. Ему сказали, что нужно освободить пару пленников, как-то выпустить все пережитые, хлестанувшие эмоции, но он не верит. Пытается поверить, глядя в зеркало на себя, гримасничает, пытаясь выдавить слезы или смех…или что там свойственно людям?
-Чего тебе? – грубо повторил он. -Уезжаешь? – тихо спросил виновник всех карловых несчастий. -Да! – Карл, собиравший сумки (что оказалось делом куда более быстрым, чем он предполагал, ведь вещей оказалось ничтожно мало), почти выкрикнул это. – Да, я уезжаю! И… никогда не вернусь!
-Нас меньше. И мы гибнем. Их больше. Они живут. У них дети. У них семьи. У них дома. Они не мы. Они не могут все оставить, не могут бежать так, как бежим мы от наших домов, жен и детей. Мы оставляем на произвол судьбы все, что имеем, даже самих себя, но не оставляем Францию. Выживанию предпочитаем гибель… так может быть, с нами просто что-то не так? – Петион редко произносит пылкие речи в последние дни, но если произносит, они трогают за душу.
- почему созвездие Звёздной Собаки назвали так? Да если б он знал! Молли устремил взор в небо, пытаясь углядеть в огоньках черного покрывала хоть что-то, отдаленное похожее на собаку. Он видел множество собак, но не нашел сейчас ни одной, хотя фантазией не был обделен.
-Кей! – грубо окликнул его Артур, поднимаясь со своего места, - не приставай к Моргане! -Не иначе, как конкуренции боится, - тихо, чтобы слышала только Моргана, промолвил Уриен, угадывая ее настроение. Моргана хихикнула и также тихо ответила: -Ты в ударе, граф! -Граф, - капризно затянул Кей, хватаясь липкими от меда пальцами за рукав шелковой рубахи Уриена, - я хочу с вами на охоту! Возьмите меня с собой! -Кей, - строго взглянула на юродивого Моргана, - оставь графа в покое. Артур, сделай что-нибудь? -Он мой брат, - ревниво заметил король, - я не могу запретить своему брату желать общества графа Уриена, видимо, ныне это популярное общество при Камелоте? Может и мне стоит присоединиться к нему? -О, - Уриен проигнорировал красноречивый взгляд Морганы, душа, которой колебалась от «зашить Артуру его грязный рот и позволить Уриену поставить зарвавшегося бастарденка на место», до «Уриен может пострадать! Не следует ему в это…»
-Лея, а умирать больно? – он снова повторяет свой вопрос. -Тимка, все умирают, всё на свете имеет конечную точку, - я глажу его по мокрым от пота волосам. Он прикрывает глаза. На свету ему больно долго смотреть. – Всё на свете! И люди, и животные, и деревья, и цветы – и даже то, что сделано из камня не будет вечным. Дом нашего дядюшки из камня, но камень тоже однажды обращается в пыль…
Это потом Мурзик сказал мне, что сразу понял, что я добрая, но должен был продемонстрировать силу, так как раньше эти люди были только его, а теперь должны были стать еще и моими, и он не хотел отдавать своих людей в плохие лапы.
-Вам надоела ваша голова! – щелкнула пальцами догадливая Советница над Добродетелью. -Моя дорогая, - Мастер над Казной не сдержал улыбки, - ни в коем случае! Моя голова мне дорога. -Тогда – зачем вы брали из казны? Покрывали недостачи, переписывали, подкладывали? – фыркнул из своего угла Советник по Дознанию. -Неподкупный вы мой! – Мастер над Казной обратил к нему свое внимание, - вы известны своим аскетизмом, своей фанатичной преданностью и тем, что никогда не брали для себя ничего…вы не знаете, что это такое – иметь власть над золотом!
Ждите меня, братья и враги, Ждите меня для своего суда, Ждите меня! Как я жду смерти, Я жду ласковой палача руки, И над своей шеей ветер… Проклиная тебя, тишина!
-В следующей жизни я буду любить вас так, как не могу в этой, - Мария выдала себя с головой и граф Н. качнулся, не выдерживая и не веря… -Вы любите меня?
-Так вот, - продолжал Жером, не нуждаясь в ответе соратника и друга, - тогда, когда Трибунал его оправдал, и когда толпа принесла его на руках в Конвент, когда он только взглянул в нашу сторону – я уже понял, куда дует ветер. -И остался…- с неприятным холодком, не имеющим отношения к самому Жерому промолвил Барбару. -И ты бы остался! – Жером не удивился такому ответу.
-Ты знаешь, что теперь уход в ореоле славы – это роскошь. А я в роскоши кое-что еще смыслю. -Да, - не стал отрицать Камиль Демулен, с трудом подавляя насмешливое ехидство в голосе, и передразнил, подражая тону почившего Марата: - Гражданин Дантон, потрудитесь дать отчет за сто тысяч ливров из секретных фондов министерства юстиции?!
-Не заметил он! – Жером фыркнул, с трудом сдерживая собственный смех. – Что дальше? Дантон кончит хлебать вино? Робеспьер станет проповедовать милосердие и разводить пчел? Не заметил…
-Нет! – неожиданная властность и он оттолкнул ее руку от себя. – Нет, Мари Маргарита Франсуаза, я не хочу, чтобы это выпало нам обоим! Пусть на меня. Я готов. Я всегда был готов. С самой юности я готов к чему-нибудь подобному…
-Улицы, - коротко ответил он. – Улицы, Клоэ! Блуждайте по ним. На рассвете и на закате. Касайтесь рукою каменных домов, касайтесь крытых мостов, но не смотрите на них, как смотрят туристы. Ходите ночами, когда Страсбург в огнях, ходите на рассвете, когда он спит, и не ходите по нему днем. Выбирайте самые узкие проулки, избегайте многолюдных улиц. Знаете, только эти прогулки по узким проулкам в меня впечатали столько черт Страсбурга! На них зарождались мечты многих, как я…
Похоже, что так. Я потратила не только твои три года, но и свои тоже, не забывай об этом. Я пыталась полюбить твой мир, но он все равно не принимает меня. Эти ровные дорожки, этот запах йода…эти безвкусные овощи и десятки замков… Генри, я не такая. Я дикарка. Я дикарка, что танцевала все детство босой, по земле…я пила из колодцев с мальчишками. Я резала руки льняными веревками, я собирала лепестки лаванды, я пропитала ею всю душу…