Заходил(-a)
На что готов пойти отец ради спасения своего единственного дитя? Сможет ли он преодолеть смертоносные топи? Не побоится ли в одиночку отправиться в непроглядную чащу, из которой прежде ещё никто не возвращался? Решится ли бросить вызов самой Ведьме, что уже веками повелевает в лесу? Нет, наш Князь ничего не боится! И пойдёт на все, дабы возвратить свою дорогую дочурку! Но вот только успеет ли он прежде, чем Ведьма завершит свой Ритуал?
— Я… Я не умею…
Надо же — я ещё никогда не видел Темного Лорда таким… Таким смущенным?!
— А что тут уметь? Взял и спас от дракона! Или выкрал из башни! А ещё лучше похитить и держать в заточении в темном холодным замке — юным девам отчего-то это прям жуть как нравится! Даже целую сказку о том написали: «Красавица и Чудовище» называется! — советует нам умудренный опытом Приспешник под номером Три.
— Ваше Злодейшество! Вам не кажется, что мы делаем все не так?! — чей-то робкий голос нежданно-негаданно прерывает привычную злодейскую речь нашего начальника. Тут же нас накрывает зловещая тишина. Вдруг я с ужасом осознаю — это был МОЙ ГОЛОС! Ну что ж, остаётся надеяться, что помру я быстро и не слишком болезненно…
— Мама! Смотри! — протягиваю я ей ладошку со своею находкой, — правда красивый?!
– Это чертов палец, — мимолетно взглянув, отвечает мне мама, и — продолжает тянуть за собой.
— Самого настоящего черта?! — я в ужасе замираю, вновь внимательно разглядываю камешек, столь безобидный и совсем не похожий на палец какого-то черта.
— Нет, просто так его называют. На самом деле — это окаменевший кальмар.
— Кальмар? — переспрашиваю я, – а почему он стал камнем?
— От времени. А теперь пошли — а то совсем опоздаем.
Этот голос! Сердце пропустило удар. В глазах замерли слезы. Он?! Я так и встала столбом, страшась оглянуться назад.
— Валя, как же долго я тебя ждал…
Теплые, до боли знакомые руки легли мне на плечи, бережно притянули к себя. Меня ласково поцеловали в макушку. По моим щекам покатились слезы — радости, а не раздирающей в клочья тоски как в последние годы.
— Это ты ушел от меня слишком рано, — голос дрогнул от обиды, что я носила в себе долгие годы, — десять лет…
— Асенька! Я опять заблудилась! С трудом дорогу домой отыскала! Вот ведь! Старая совсем стала! Ничегошеньки уже и не помню, — всплескивает руками она, — даже и не знаю, куда же это я так вырядилась? Не подскажешь мне, внученька?
— Бабушка… Ты же… Ты… — я в ужасе отшатываюсь от нее, вжимаюсь в холодную бетонную стену.
— Что, внученька? — бабушка делает шаг ко мне, улыбается по-детски беспомощно, прям как улыбалась всегда в последние годы, когда не могла припомнить чего-то.
— Бабушка, бабулечка… Ты ж… Ты ж умерла… Месяца не прошло, как мы тебя похоронили…
— Ванька! Постой! — Степка хватает меня за рукав, останавливает. Глядит как-то испуганно, — ты… ты правда не знаешь?
— Не знаю чего? — я останавливаюсь. Холодею. Неужто? — у Настасьи другой?!
— Нет же! — широко мотает головою Степан. Словно утешая хлопает меня по плечу, — она отравилась грибами. Точнее — вся их семья. Неужто не знаешь?
— Настасья жива? — спрашиваю я наконец. Сердце в груди замирает, пока я ожидаю ответа.
— Лучше бы, — Степан отводит взгляд, сжимает в кулаки ладони, — лучше бы она умерла!