Синдром укороченной ноги

У каждого мужчины в жизни наступает момент, когда шатается трон.
В случае Виктора Ивановича троном была табуретка. Советская. ДСП, шпон, совесть.
Три ноги стояли насмерть, как три богатыря. Четвертая... Четвертая вела себя как предатель. Она была короче на три миллиметра.
Вроде мелочь. Но когда садишься с горячим чаем, эти три миллиметра превращаются в цунами в стакане.

Виктор взял отвертку.
— Не тронь! — сказала жена. — Ты нарушишь баланс. Я нашла место. "Клиника мебели". Там не чинят. Там исцеляют.
— Кого? — не понял Виктор.
— Мебель. И ее карму.

Виктор пришел.
Место называлось «Урбанистическое дупло».
Стены ободраны до кирпича. С потолка свисают лампы Эдисона, тусклые, как надежды на светлое будущее.
Навстречу вышел молодой человек. Борода такая, что в ней можно спрятать второй комплект инструментов. Звали его Эраст.

— У меня пациент, — сказал Виктор, ставя табуретку. — Люфт по вертикали. Атаксия ножки. Нужен протез. Или шуруп.
Эраст посмотрел на шуруп в руке Виктора, как веган на колбасу. С отвращением и жалостью.
— Уберите железо, — тихо сказал он. — Это агрессия. Мы практикуем неинвазивные методы.
— Это как?
— Мы договариваемся с материалом.

Табуретку положили на стол. Собрался консилиум.
Три человека в очках без диоптрий.
Эраст (Вещный терапевт).
Изольда (специалист по древесным психотравмам).
И какой-то парень с рулеткой, которого представили как «Урбаниста плоскостей».

Они ходили вокруг табуретки молча. Десять минут. Виктор ждал. Он думал, они ищут клей. Оказалось, они искали смысл.

— Наблюдаю, — сказал Эраст, — ярко выраженный конфликт опоры. Четвертая нога отрицает пол.
— Почему? — робко спросил Виктор.
— Потому что пол на нее давит, — пояснила Изольда. — Пол — это догма. А ножка — это индивидуальность. Она поджалась. Это психосоматика. Табуретка интроверт, а вы на ней сидите компанией.
— Я один сижу! — оправдывался Виктор. — Я вешу восемьдесят килограмм!
— Вот! — поднял палец Эраст. — Восемьдесят килограмм давления на хрупкую психику ДСП. Дерево «запомнило» ваш вес и сжалось от ужаса. Это «Синдром Атланта».

— И что делать? — Виктор чувствовал, что начинает сходить с ума. — Может, подпилить остальные три? Уравнять, так сказать, в правах?
Урбанист побледнел:
— Это бодишейминг. Вы предлагаете укоротить здоровые конечности ради больной? Это фашизм в мебельном масштабе.
— А что вы предлагаете?
— Терапию, — сказал Эраст. — И принятие.

Виктору дали подписать информированное согласие на «вмешательство в ментальное поле объекта».
Затем начался ритуал.
Никаких молотков. Никакого клея ПВА.
Изольда взяла камертон. Дзынь! Приложила к ножке.
— Слышите?
— Что?
— Нота «ля» малой октавы фальшивит. Дерево плачет. Ему не хватает тепла.
Эраст начал гладить ножку. Он делал это так нежно, как Виктор не гладил жену даже в медовый месяц.
— Ты хорошая... Ты крепкая... Ты не обязана держать всех... Расслабься... Вытянись...

Виктор стоял и думал. Думал о том, что в стране нехватка инженеров, зато переизбыток людей, которые уговаривают дрова расти.
— А может, все-таки саморез? — прошептал он. — Маленький. Снизу. Никто не увидит.
Все трое обернулись. В глазах их была скорбь всего еврейского народа.
— Вы безнадежны, — сказала Изольда. — Вы хотите решить внутреннюю проблему внешней заглушкой. Вы и таблетки пьете, когда голова болит? Вместо того чтобы проработать ситуацию?
— Пью, — признался Виктор.
— Варвар, — констатировал Эраст.

Прошел час. Табуретку "заряжали". Ее протирали маслом жожоба (пятьсот рублей миллилитр). Ей включали звуки леса.
В итоге Эраст выпрямился. Вытер пот со лба.
— Мы сделали всё, что могли.
— Она перестала шататься?
— Нет. Но теперь она шатается осознанно.

Виктор подошел. Качнул. Скрип был тот же. Но теперь он стоил денег.
— С вас семь тысяч рублей.
— За что?!
— За сеанс групповой поддержки. И за экспертное заключение.

Виктору вручили диплом.
Плотный картон. Золотое тиснение.
Текст:
«Сертификат уникальности № 00451»
Объект: Табуретка обыкновенная (Taburettus Vulgaris).
Особенность: Асинхронная динамическая стабилизация.
Диагноз: Объект находится в творческом поиске равновесия.
Запрещено: Исправлять, пилить, сверлить. Любое вмешательство расценивается как уничтожение культурного кода.
Цена объекта после терапии: Бесценна.

— Теперь, — гордо сказал Эраст, — вы обладатель кинетической скульптуры. Это не брак. Это авторское видение гравитации. Если гости спросят, почему она шатается, покажите сертификат. Это закроет любые вопросы.

Виктор шел домой.
Он нес кинетическую скульптуру. Она била его по ноге. Ощутимо и больно.
Дома жена, увидев сертификат, чуть не заплакала от умиления.
— "Асинхронная стабилизация"... Господи, как красиво! А я думала, она просто старая.
Она поставила табуретку в центре кухни.
— Садиться на нее нельзя, — предупредил Виктор. — Вдруг собьем настройки осознанности?
— Конечно! — согласилась жена. — На нее будем ставить вазу. Пустую. Чтобы не давить.

Виктор сел на подоконник.
Смотрел на табуретку.
Теперь, с сертификатом, она выглядела даже как-то наглее. Как депутат с мандатом. Стоит криво, но трогать нельзя — неприкосновенность.

Ночью Виктор проснулся от желания справедливости.
Он прокрался на кухню.
Перевернул "скульптуру". Достал из кармана кусок картона, сложенный вчетверо. Обычного, от коробки с чаем.
И тихонько подложил под короткую ножку. Приклеил на слюну и надежду.
Поставил.
Табуретка встала как влитая.
Мертво. Никакой динамики. Никакого творческого поиска.
Тупая, устойчивая, советская стабильность.

— Прости, — шепнул Виктор. — Убиваю твою индивидуальность. Зато суп не разольем.

Утром жена заметила.
— Ой! Она не шатается!
— Исцелилась, — не моргнув глазом, сказал Виктор. — Ночью. Видимо, медитация дошла. Дерево расслабилось и выросло. Чудо вещной терапии.
— Я же говорила! — восторженно воскликнула жена. — Потрясающие специалисты! Надо им люстру отнести. Она не горит.
— Не надо, — быстро сказал Виктор. — Люстре просто нужно побыть в темноте. У нее выгорание.

И пошел на работу, чувствуя себя единственным нормальным человеком в мире победившего абсурда. Хотя, судя по картонке под ножкой, он тоже стал частью заговора.