Меморандум о ненападении на носки

Виктор Петрович перешагнул порог детской и тут же исполнил сложный хореографический этюд «Журавль на минном поле». Под левой пяткой хрустнуло. Это был не сустав, что радовало. Это была голова робота-трансформера, что огорчало. Стоила она как половина почки.

— О, — сказал Виктор Петрович пространству. — Изысканная пытка. Инквизиция отдыхает. Там знали, за что мучают. А здесь? За отцовскую любовь?

В центре комнаты, напоминающей последствия взрыва на фабрике игрушек, возлежал сын Петр, десяти лет. Петр смотрел в потолок с видом мыслителя. Руки на груди. Поза фараона, готовящегося к вечности.

— Петр, — начал Виктор, стараясь не выть от боли. — Я наблюдаю энтропию. Хаос нарастает. По законам физики все стремится к распаду, но твоя комната опережает график. Уберись. Немедленно.

Петр медленно повернул голову.
— Папа, — сказал он тоном уставшего психотерапевта. — Твой императив токсичен. Ты врываешься в мое безопасное пространство. Я не в ресурсе. Батарейки на нуле. Я в энергосберегающем режиме.

— В режиме? — переспросил Виктор. — Ты лежишь три часа. Был бы телефоном — уже раздавал бы вай-фай соседям. Вставай!

— Не могу. Это ментальное выгорание. Школа, кружки, социум... Мои границы истончаются. Начну собирать Лего — рассыплюсь сам. Хочешь собирать меня по кусочкам?

Виктор огляделся. Повсюду книги, фантики, носки. Носки лежали парами и поодиночке, свернувшись калачиком, как маленькие зверьки, умершие от тоски.

— Я хочу, чтобы ты собрал носки, — процедил Виктор. — А не себя.

Он вспомнил совет из книги: «Опуститесь на уровень глаз ребенка». Виктор кряхтя опустился. Коленные чашечки щелкнули, как выстрелы. Он сел на ковер, липкий от сока.

— Хорошо. Давай валидировать. Я признаю твои чувства. Ты чувствуешь лень... прости, выгорание. Но я — отец. Я добытчик. Прихожу в пещеру — маленькие мамонты разбросали шкуры. Мне страшно. Я могу упасть и сломать бивень.

— Проекция, — парировал Петр. — Ты проецируешь страх старости на мой творческий беспорядок.

— Творческий? — Виктор поднял огрызок яблока, эволюционирующий в новую форму жизни. — Это творчество? Инсталляция «Тлен»?

— Это якорь. Он возвращает меня в момент мысли. Выбросишь — обесценишь мои размышления.

У Виктора дернулся глаз. Логика сына была безупречна в своем идиотизме. Айкидо: использовать здравый смысл противника, чтобы опрокинуть его.

— Ладно. Давай договариваться. Я — субъект. Ты — субъект. Сделка. Ты убираешь, я... не отключаю интернет.

Петр усмехнулся улыбкой Джоконды с козырным тузом.
— Шантаж ресурсами? Низко, папа. Экономическое насилие. Отключишь интернет — лишишь доступа к информации. Нарушишь конвенцию о правах ребенка. Я буду вынужден проработать эту травму. А травма стоит дорого.

— Сколько?

— Набор «Звезда Смерти».

— За уборку? За перекладывание трусов?

— За преодоление себя. За насилие над природой. Я как цветок, который заставляют цвести зимой. Или «Звезда Смерти», или звоню бабушке. Говорю, что ты давишь. У бабушки давление и валидол. Готов отвечать за бабушкин криз?

Виктор представил тещу. Она считала, что «ресурс» — это мешок картошки. Но внука защищала как тигрица.

— Манипулятор, — с уважением сказал Виктор. — Маленький циничный манипулятор.

— Я защищаю свое «Я».

Виктор лег на спину. Рядом с сыном. Среди огрызков. Снизу комната выглядела еще страшнее. Мебель нависала.

— Знаешь, — сказал Виктор потолку. — Меня воспитывали иначе. Говорили: «Убери, иначе ремень». Я убирал. И никакой травмы. Я знал правила. А сейчас? Все зыбко. Ты не в ресурсе... А кто в ресурсе?

— Ты, — сказал Петр.

— Я?

— Конечно. Ты взрослый. У тебя сформирована префронтальная кора. Ты умеешь подавлять желания. У тебя гигантский ресурс терпения. Ты каждый день ходишь на работу, которую ненавидишь. Что тебе стоит убрать комнату?

Виктор замер. Пугающая правда. Он действительно умел страдать профессионально. Чемпион по терпению.

— То есть ты предлагаешь мне, взрослому самцу, убрать территорию детеныша, потому что я лучше приспособлен к бессмысленному труду?

— Это называется «забота». Ты контейнируешь мой хаос. Говоришь: «Сынок, мир сложен, но я сделаю его чистым». Это укрепляет привязанность.

Виктор сел. Посмотрел на руки. На бардак. На сына.

— Контейнирую хаос... Красиво. Как будто я не мусорщик, а повелитель бездны.

Он попробовал дать сыну один носок.
— Ну хоть этот? В корзину? Для укрепления связи?

Петр поморщился, будто ему предложили съесть лимон.
— Не могу. Рука не поднимается. Блок. Психосоматика.

Виктор встал. Колени хрустнули.

— Ладно. Я уберу. Не ради тебя. Ради того, чтобы доказать, что я могу упорядочить вселенную. Я — демиург этой квартиры. Создам порядок из хаоса. А ты лежи. Набирайся ресурса. Он тебе понадобится, когда поймешь, что никто больше твои носки контейнировать не будет.

Виктор начал убирать. Швырял игрушки с яростью берсерка. Сортировал книги. Отскребал огрызок. Экзорцизм чистотой.

Сын наблюдал, иногда кивая.
— Эту коробку ровнее, папа. Перфекционизм нам на руку.

Виктор только рычал.

Через час комната сияла. Виктор стоял потный, злой, но с чувством долга. Победил бардак. Проиграл педагогику, но выиграл войну с энтропией.

В дверях появилась жена.
— О! Какая чистота! Петя, ты убрался? Молодец!

Петя скромно улыбнулся, не вставая.
— Мам, это командная работа. Папа проявил инициативу, я дал пространство. Мы работали над его потребностью быть нужным.

Жена умиленно посмотрела на Виктора.
— Витя, ты такой чуткий отец.

Виктор открыл рот. Закрыл. Посмотрел на «чуткого отца» в зеркале. Понял: скажет слово — разрушит семью.

— Да, — сказал он голосом дзен-буддиста. — Я очень чуткий. Я просто сосуд для ваших эмоций. И для мусора.

Он вышел, аккуратно переступая порог. Главное — не расплескать ресурс. До кухни и валерьянки — еще пять метров.