Алексей М. Моисеев

Я сидел в полуразрушенном подвале дома недалеко от Тиргартена. Здесь, в западной части города, бои ещё не достигли своего пика, но дыхание фронта ощущалось повсюду. Моя нынешняя личина – обер-лейтенант медицинской службы Вермахта Курт Хауссер, контуженный на Восточном фронте и переведённый в берлинский госпиталь. Легенда была достаточно надёжной, чтобы передвигаться по этому хаосу, но и достаточно опасной – любой патруль СС или фанатичный юнец из Гитлерюгенда мог отправить «героя войны» прямиком на передовую, затыкать очередную дыру в обороне.

– Алло? – её голос прозвучал тихо и неуверенно.

В ответ – тишина. Только слабое шипение линии, похожее на шёпот прибоя.

– Алло? Кто это? – повторила она громче.

Молчание. Но это было не просто молчание. Это было чьё-то присутствие. Она чувствовала его. Чувствовала, как кто-то на том конце провода слушает её дыхание.

И вдруг сквозь треск помех она услышала тихий, едва различимый звук. Сухой щелчок. Словно кто-то открыл зажигалку или… или взвёл курок.

Валерия сдавленно вскрикнула и бросила трубку на рычаг. Она прислонилась спиной к холодной стене, тяжело дыша. Это не паранойя. Это не игра воображения. Её хотят убить.

«...и когда звёзды займут верное положение, а луна скроет лик свой за пеленой скорби, явится Тот, чьё рычание – предвестник новой эры, а сила – дар самих первобытных богов. Он предстанет в самом порочном из городов, в обители жадности и глупости, окружённый безумцами. Он будет вскормлен небрежной рукой, и мощь Его превзойдёт мощь титанов. И горе тому, кто встанет на Его пути...»

Тамиан отшатнулся от свитка, с ужасом глядя на пляшущее пламя свечи. Дрожащей рукой он протёр заплывшие слезами глаза.

Невысокий, безукоризненно одетый мужчина лет сорока с небольшим, с умными, холодными глазами и лицом, которое могло принадлежать бухгалтеру или профессору математики, но никак не тому, кем он был на самом деле. Рядом с ним – два типа характерной нью-йоркской внешности: один – высокий, щеголеватый красавчик с хищной улыбкой и беспокойными глазами, другой – коренастый, мрачный, с приплюснутым носом и тяжёлыми кулаками. Они стряхивали снег с дорогих пальто у входа в мой отель. Лео Ротштейн. И его верные цепные псы – Бенни «Щёголь» Розентреттер и Луи «Кастет» Шапиро. Глава еврейской мафии Нью-Йорка собственной персоной. Здесь. Моё сердце пропустило удар. Такого поворота не предвидел бы и сам Лавкрафт в своих самых безумных кошмарах.

И тогда варвар сдвинулся с места.

Одним плавным, звериным движением он вскочил на ноги, опрокинув тяжёлый дубовый стол, словно тот был сделан из тростника. В левую руку он схватил табурет, а правая молнией метнулась к рукояти меча. Раздался свистящий шёпот вынимаемой из ножен стали.

– Беги, Семирамис! – прорычал он, и в этом рёве было больше от дикого зверя, чем от человека.

Воздух наполнился лязгом металла. Табурет обрушился на шлем капитана. Меч варвара описал смертоносную дугу, отбивая удар копья, направленный ему в грудь. Синие глаза киммерийца вспыхнули радостью битвы. В тесном пространстве таверны, среди перепуганных воров и безжалостных стражников, начиналась кровавая пляска, и дикий варвар с Севера был её главным танцором.

Я медленно обернулся. В другом конце тесного помещения, у полки с редкими изданиями, стоял человек, который сразу привлёк внимание. Он был высок, строен, одет в безупречный, хотя и немного старомодного покроя, чёрный костюм. Но поражала не одежда. Он был альбиносом. Абсолютно белая кожа, длинные молочно-белые волосы, стянутые сзади простой чёрной лентой. И глаза… глаза у него были красными. Не воспалёнными, а именно ярко-красными, рубиновыми, и смотрели они на мир (и на меня) с каким-то странным, нечеловеческим выражением – смесью усталости, презрения и затаённой боли. В его облике было что-то завораживающее и одновременно отталкивающее, нездешнее.

Город встретил меня не пронзительным берлинским холодом и страхом, а промозглой сыростью, серостью и тихой, затаённой враждебностью. Датская столица жила под немецким сапогом, но здесь оккупация носила более… мягкий, что ли, характер. На улицах было меньше мундиров, люди казались не такими загнанными, как в Берлине, но напряжение висело в воздухе, как туман над Эресунном. Чувствовалось, что под внешним спокойствием зреет сопротивление, а глаза Гестапо и их местных пособников следят так же неотступно, как и в сердце Рейха.

В мире, раздираемом предрассудками, бывший наёмник Глен, веган и пацифист с ранимой душой, и утончённый эльф Лунный Свет должны найти путь к сердцам друг друга. С помощью гениальной изобретательницы-феминистки Брунгильды они показывают угнетённым, но гордым оркам, что диалог сильнее меча. Это трогательная история о принятии, толерантности и поиске своего истинного „я“, которая научит вас, что даже в самом тёмном фэнтези есть место для радуги.
Самые горячие сцены вырезаны цензурой!

Варвар шёл по тёмным улицам, и его сердце билось ровно и мощно. Впереди его ждали опасности, древние проклятия и несметные богатства. Он был молод, силён и верил, что любой замок можно взломать, любого монстра – зарубить, а любую тайну – вырвать у мироздания силой. Исполинская тень скользнула в лабиринт шадизарских переулков, готовая бросить вызов судьбе и отнять у мёртвых колдунов их кровавые тайны. Но сперва ему нужно было найти место, где можно было бы промочить горло дешёвым пивом и как следует обдумать дальнейшие шаги…

Я прибыл сюда из нейтральной Швеции под именем Карла Линдберга, инженера-химика, шведа с немецкими корнями, якобы привлечённого возможностями для научной работы в «Новой Европе». Легенда была тщательно подготовлена Центром, документы – безупречны. Но я знал – любая ошибка, любое неосторожное слово или взгляд могут стать последними. Работа в тылу врага, в самом сердце зверя, требовала предельной концентрации и выдержки. После моих странствий по затерянным городам и мистическим лесам это было возвращение к классике шпионского ремесла. Хотя… после встречи с «Аненербе» я уже не был так уверен, что здесь меня ждёт только «классика».

Найти Опар. Затерянный город из приключенческого романа. Найти «Пламя Опара» – мифический источник энергии, за которым охотилось «Аненербе». Опередить и нейтрализовать немецкую экспедицию штандартенфюрера фон Грюнвальда. И всё это – в одиночку, в самом сердце Чёрного континента. Центр, похоже, окончательно решил, что я либо бессмертный, либо мне пора на покой – с почётом или без.

Волкова… Ирония судьбы или злой рок? Настоящая ли это фамилия? Беспризорных детей, невинных жертв Гражданской войной, Советская власть вылавливала с улиц, спасая от голода, тюрьмы или гибели. Отправляла в приюты безымянными щенками и там наделяла новыми фамилиями – «звериными» или «птичьими». Волков, Медведев, Лисицын, Зайцев... Метка отверженных, напоминание о «диком» происхождении. Волков... Звучало сильно, но было таким же ненастоящим, как и всё в моей жизни.

Молодой и амбициозный судья Ицтли, чей острый ум и вера в незыблемость закона подобны обсидиановому лезвию, прибывает в глухую, пропитанную суевериями провинцию Туманные Холмы. Сразу по прибытии он сталкивается с загадочным делом: самый богатый торговец в округе найден мёртвым в спальне, запертой изнутри на три засова. На теле нет следов насилия, а лицо жертвы застыло в маске нечеловеческого ужаса. Местные жители шепчутся о проклятии и мести Ночного Призрака старой пирамиды.

Джек Стоун умер.
Он умер не в Нью-Йорке, в перестрелке с гангстерами, и не в ледяной пустыне Антарктиды, где его чуть не пожрало нечто, чему нет названия в человеческом языке. Он умер здесь, в Лос-Анджелесе. Тихо, незаметно, растворившись в липком декабрьском дожде, который город принимал с таким же недоумением, как и меня.

Взгляд Пинкертона, натренированный на выискивании необычных деталей, сегодня искал самую простую – зазевавшегося покупателя. И он его нашёл. У лотка с солёными огурцами стоял господин, чей вид кричал о том, что он не местный. Господин был высок, строен, одет в нелепый, но явно дорогой зелёный костюм в талию, а его могучую шею обвивал старый шерстяной шарф, который никак не вязался с лаковыми штиблетами апельсинового цвета. В одной руке франт держал бочковой огурец, с которого капал рассол, а в другой – странный латунный прибор, похожий на компас-переросток. Из его заднего кармана вызывающе торчал край белоснежного платка.

Он – то есть, она в нем – сидел за столиком у окна в знаменитом кафе «Централь». Кофе был неплох, почти так же хорош, как довоенный в Москве, но мысли текли медленно и вязко, как дешевый шнапс. Он приехал в Вену с мечтой стать художником, точнее, тело приехало с этой мечтой.

И тогда он закричал. Не приказом фюрера, не воплем диктатора – а тонким, пронзительным криком новорожденного младенца, полным страха и возмущения перед этим жестоким, непонятным миром.

Новое задание пришло внезапно, снова через тайник. Оно было двойным. Официальная часть, для прикрытия: под легендой Джека Стоуна, частного детектива (на этот раз из Бостона), прибыть в Инсмут по просьбе некоего мистера Элиота из Аркхэма для поисков его племянника, Уолтера Гилмана, молодого художника, поехавшего в Инсмут за «натурой» — изучать уникальную архитектуру и морские пейзажи – и пропавшего без вести уже больше месяца назад. Работа непыльная, вполне в духе частного сыска.

Завод Михельсона гудел эхом отгремевших выстрелов. Воздух всё ещё пах порохом и паникой. Владимира Ильича уже несли к машине, бережно, но торопливо. Боль пронзала плечо и шею, но была на удивление терпимой, не той всепоглощающей агонией, что могла бы быть. В ушах звенело, но сквозь звон пробивались обрывки фраз: «Живой... легко отделался... пуля прошла навылет...»

Я остался один. Допил свой портвейн. Джаз снова зазвучал – на этот раз что-то более быстрое, нервное. Но настроение было уже не то. Передо мной лежало новое дело. Преступление в стиле «джаз». Пропавший пианист, жестокий эсэсовец, шпионские игры в нейтральном городе на пороге мировой войны. И где-то во всём этом – я, со своим прошлым, своим настоящим и своим опасным секретом в чемодане. Предстояло снова погрузиться в мутную воду чужих тайн и чужой боли. И попытаться не утонуть. Первым шагом был разговор с маэстро Силвой. Музыка закончилась. Начиналось расследование.

Газеты Никербокера, как и пресса других американских городов, время от времени пестрели сенсационными заголовками о невероятных подвигах некоего «Человека из бронзы» и его команды «Великолепной Пятёрки». Док Сэвидж – гениальный учёный, искатель приключений, мастер всех мыслимых и немыслимых искусств, ведущий непрерывную борьбу со злом во всех его проявлениях. Бронзовый цвет кожи, золотистые глаза, невероятная физическая сила и ум, работающий с точностью и быстротой счётно-аналитической машины. Я читал о нём в бульварных журналах ещё в прошлый свой «заезд» в Штаты. Считал это обычными американскими сказками, героическим эпосом для простаков, скучающих по временам Дикого Запада и нуждающихся в новых идолах. Супермен, только без дурацкого трико. Хотя… кто знает, что у этого Сэвиджа в гардеробе?

Молодой яутжа, известный в своём клане как Йи’тан-ку – «Коготь Тени», – замер, словно изваяние из обсидиана и стали, на гигантской узловатой ветви реликтового баньяна. Его фигура, облачённая в ритуальную броню цвета закалённой бронзы, расписанную едва заметными символами его Клана Чёрного Копья, казалась частью самого древесного ствола. Многогранный визор его шлема, скрывавшего хищные черты и жвалы, непрерывно анализировал сложный узор жизни, кипевшей внизу, в изумрудном полумраке подлеска. Сенсоры отсеивали многоголосое пение невиданных пташек, назойливый, почти ультразвуковой стрекот цикад, шорох сухой листвы под лапами мелких грызунов, оставляя лишь те звуки и запахи, которые могли привести его к цели. Охота. Для его народа она была священным действом, ритуалом, подтверждающим доблесть, и единственным истинным способом заслужить уважение. Инициация. Путь от юнца, лишь мечтающего о славе, до полноправного воина, чьё имя будет высечено на Камнях Предков. Четыре черепа – четыре символ

Мальчишка-газетчик, просовывая под дверь вечерний выпуск «Дэйли Ньюс», уронил сложенный вчетверо листок. Обычная дешёвая бумага, ничего примечательного. Я подождал, пока стихнут его шаги на лестнице, запер дверь на все замки и только потом поднял послание. На листке было напечатано:
СТОУН ТВОЯ ГРЯЗНАЯ ИГРА У ЛИМАНА ЗАКОНЧЕНА НЕ СУЙСЯ ДАЛЬШЕ МЫ ВСЁ ЗНАЕМ

Готэм-сити. Название отдавалось в голове гулким, тревожным эхом. Я слышал об этом городе. В Штатах он имел репутацию мрачную, почти зловещую. Город запредельного богатства и вопиющей нищеты, город гангстерских войн, коррумпированной до мозга костей власти и… странных, пугающих слухов, которые не решались печатать даже самые жёлтые газетёнки. Говорили, что ночью улицы Готэма принадлежат не только мафии и продажным копам, но и теням похуже. Теням, одетым в маскарадные костюмы, теням с безумным смехом, теням, которые не укладывались в привычную картину криминального мира. Чушь, конечно. Бульварные страшилки для обывателей. Но дыма без огня, как известно, не бывает. А Готэм, судя по всему, был одним большим, чадящим костром.

Мужчина лет шестидесяти, одетый с иголочки – светлый костюм, безупречно белая рубашка, панама в руке. Но лицо… Лицо было из другого теста. Не лощёное, не голливудское. Усталое, умное, с глубокими морщинами у глаз и рта. Глаза – цепкие, наблюдательные, привыкшие видеть больше, чем показывают. Он небрежно окинул взглядом мою контору, но, в отличие от большинства посетителей, не поморщился. Будто бывал в местах и похуже.
– Мистер Джек Стоун? – Голос у него был низкий, чуть хрипловатый. Без голливудского пафоса.
– Если табличка на двери не врёт, то он самый, – отозвался я. – Проходите, мистер…
– Берроуз. Эдгар Райс Берроуз.

Йети-коммунист. Прибывающий под видом дрессированной обезьяны. Которого я должен изъять из советского цирка и использовать для пропаганды среди американских бигфутов. Я медленно откинулся на спинку скрипучего стула. Кажется, где-то там, в высоких кабинетах Лубянки или Кремля, кто-то явно перебрал с особым пайком или начитался какой-то забористой беллетристики почище Говарда с его Конаном. Это было даже не смешно. Это было… монументально.

— Не совсем, — Вивиан наклонилась ко мне, её глаза цвета грозы сверкнули. — «Змеиное Гнездо» – это не просто клуб. Это… арена. Завтра там будет главное событие года. Подпольный турнир. Жестокий. Беспощадный. Без правил. И главный приз – тот, кто устоит на ногах последним – получает не только уважение всего криминального Бродвея, но и… да, мистер Стоун, вы угадали. «Глаз Змеи». Мартино выставил его как главный приз. Он уверен в своей победе или в победе своего бойца.
Подпольный турнир без правил. Главный приз – ожерелье. Мой внутренний Волков сделал сальто. Спецшкола НКВД. Самбо. Кров-мага. Барицу, чёрт побери, тоже проходили! Наконец-то не нудная слежка и не проверка алиби неверных мужей! Настоящая работа!

– Западня, – прошептал я. – Я же чувствовал.
Я вскинул «Кольт», намереваясь продать свою жизнь подороже, или хотя бы создать переполох, выиграть время, чтобы Валентина могла…
Щелчок. Осечка? Я передёрнул затвор. Снова навёл пистолет на приближающиеся фигуры. Снова щелчок. Пусто. Обойма была пуста! Как?! Я же проверял её перед выходом!
Я растерянно посмотрел на пистолет, потом на Валентину. Она стояла рядом, её ТТ был опущен. И ты… ты знала? Валентина, ты знала, что нас здесь ждут?
Она медленно повернулась ко мне. Её лицо было непроницаемо. Но в глазах… в глазах я увидел что-то новое. Не страх. Не решимость. А… сожаление? И… она едва заметно кивнула в сторону моего бесполезного пистолета. Это она?! Незаметно разрядила его, пока я осматривался? Когда?!
– Прости, Максим, – сказала она тихо, почти шёпотом. И прежде, чем я успел осмыслить и это новое предательство – обезоружить меня перед лицом врага! – она быстрым, отточенным движением ударила меня рукояткой своего ТТ по голове.

Я остался пуст. Как церковная мышь. Проиграл всё до последнего цента. Даже на такси до Бруклина не осталось. Придётся идти пешком или трястись в ночном метро зайцем. Позор для Джека Стоуна. И двойной позор для Максима Волкова — проиграть каким-то дешёвым американским шулерам! Эх, вот в Союзе шулеров быстро ставят на место — если не ОБХСС, то сами «товарищи по цеху» объяснят, что так нечестно. А здесь — торжество «свободного» надувательства.